"Крики в западной комнате в Флесбери"

Лорд Галифакс скопировал этот рассказ с рукописи сестры Джона Карнсена, упомянутого в нем ребенка, который умер 22 апреля 1835 года в возрасте одиннадцати лет. Лорд Галифакс также приводит сведения о том, что «дом, в котором произошли описанные события, — это одинокий особняк на Северном побережье Корнуолла. Семья, обитавшая там, единственные потомки Карнсенов в Корнуолле». Имена приводятся так, как они появляются в «Книге привидений», но, вероятнее всего, Карнсены должны писаться как Карнсью (это фамилия старинного корнуэльского рода), а Флесбери как Флексбери (так называется поместье неподалеку от Бьюда).

Это простое изложение произошедших с нами событий, без прикрас и преувеличений.
В начале 1835 года мой брат Джон серьезно заболел и многие недели находился между жизнью и смертью. Наступил и прошел кризис, и в последующие две недели надежда и отчаяние то и дело сменяли друг друга. Но к концу этого периода его состояние настолько улучшилось, что все члены семьи питали самые радужные надежды на его выздоровление. Кроме матери и тетки, которые продолжали тревожиться, пока врачи отказывались дать определенно положительный прогноз.
Было между пятью и шестью часами чудесного весеннего вечера в конце марта. Заходящее солнце заливало радостным светом Западную комнату, в которой сидели трое сестер Джона и его брат Уильям. Они только что поднялись из столовой, где оставили отца. Матушка и тетя вернулись в комнату Джона. Западная комната выходит на главную лестницу, которая поднимается от главного зала через центральную часть дома. Перед дверью в Западную комнату имеется небольшая площадка, к которой ведут несколько ступеней. Следующий пролет заканчивается верхней площадкой, откуда можно попасть в комнату, в которой лежал Джон. Так как центральная часть дома была открытой, то каждый звук, раздавшийся внизу, был явственно слышен на верхней площадке. Служебные помещения были расположены в конце коридора, шедшего позади зала и столовой, так что обычно шум из зала или с лестницы туда не доносился.
Дети в Западной комнате были в прекрасном настроении. Они больше не тревожились за брата и даже были склонны считать, что взрослые напрасно беспокоятся. Бедный малыш Джонни после всех волнений и суеты, которая поднялась вокруг, наконец-то поправляется, говорили они друг другу. Он был милым, славным мальчуганом и никогда бы не стал заставлять попусту суетиться вокруг себя. Но даже тогда матушка и тетя не верили, что он поправится. В тот вечер за обедом мама снова расплакалась. Дети обсуждали двух докторов, которые пользовали Джона. Один, который был помоложе, особенно досадил им тем, что в тот день, докладывая отцу о состоянии своего пациента, хотя и отметил, что у Джона улучшился аппетит и мальчик набирается сил, тем не менее добавил, что не видит никаких улучшений.
- Папа сказал, что он сам себе противоречит, - заметил кто-то из детей.
Затем другой ребенок продолжил мысль, и его реплика вызвала общий смех. Смех еще не успел стихнуть, как вдруг послышался пронзительный крик. Было такое впечатление, что кто-то кричит на лестничной площадке за дверью.
Затем наступила тишина, и вдруг снова раздался такой же крик, потом снова тишина, и тут закричали в третий раз, еще громче и пронзительнее, крик перешел в хрип и бульканье, словно вырывавшиеся из горла умирающего.
Дети в комнате были объяты ужасом. Наверное, никто не забыл этого ужасного звука. И сейчас, когда я пишу эти строки, крик, кажется, до сих пор звенит у меня в ушах.
В этот момент дверь из столовой, находившаяся в дальнем конце зала, распахнулась и мистер Карнсен, сидевший там в одиночестве, выбежал к подножию лестницы. Взволнованным голосом он позвал дочь, которая, как он знал, была в Западной комнате.
- Гертруда, что случилось? Кто так жутко кричал?
- Мы не знаем, папа, - ответила она. - Никто из нас не кричал, хотя крик донесся откуда-то поблизости.
- Это было похоже на вопль отчаяния, - сказал отец. - Спустись к Грейс и спроси ее, не случилось ли чего с кем-нибудь в кухне, хотя звук, кажется, раздался в другом месте.
Гертруда побежала исполнять поручение и застала экономку одну в большой передней. Она стояла, словно прислушиваясь, и тоже сообщила, что отчетливо слышала, как трижды кричали. Она тоже не знала, в чем дело, и, хотя крики явно раздались не на кухне, пошла туда выяснить, не знают ли чего слуги.
Когда она вернулась, ее обычно румяное лицо было бледно.
- О мисс Гертруда, нет никакой надежды для мистера Джона, вот что это значит, - сказала она. - Это были не слуги, да и вообще это не человеческий голос. Слуги тоже слышали крики, и, кажется, они раздавались где-то далеко.
- Как ты можешь говорить такую чепуху! ответила Гертруда. - Кому же знать, как не тебе. Папа велел все выяснить и доложить ему.
Вернувшись в зал, девочка застала отца, разговаривавшего с врачом, который только что пришел.
- Это был женский голос, - говорил мистер Карнсен. - Крик был такой отчаянный, словно ее убивали.
Врач ответил, что в это время шел по лужайке и наверняка услышал бы, если бы крик раздался где-то вне дома.
Гертруда сообщила отцу о том, что ее расспросы остались безрезультатными, и он попросил сообщить матери, которая была в комнате Джона, о том, что пришел врач. По дороге наверх она заглянула в Западную комнату, где застала присоединившуюся к детям Элен, верную и преданную служанку, с младшей девочкой на руках, которой было около двух с половиной лет. Элен сказала, что услышала крики, когда была на первом этаже, они доносились, как ей показалось, из Западной комнаты. Ребенок спросил: «Кто это кричит, Элен? Я не кричала»; и, подняв ее на руки, девушка побежала наверх, чтобы выяснить, что случилось.
- Бедный Джонни! Он, должно быть, ужасно перепугался! - заметил кто-то из детей.
- А вдруг это кричал мистер Джон, может, с ним случился приступ, - предположила Элен.
Пораженная этой мыслью, Гертруда кинулась наверх. Дверь в комнату брата была приоткрыта, и мальчик лежал с совершенно безмятежным лицом. Когда она подошла к кровати, он взглянул на нее и улыбнулся, но ничего не сказал. Матушка сидела на диване, а тетя читала у окна. Ничего более тихого и спокойного, чем эта комната и ее обитатели, нельзя было себе и представить.
Сообщив, что пришел доктор, Гертруда склонилась над братом, чтобы выяснить, по возможности не растревожив мать, слышал ли он крики.
- Джонни, какой ты молчаливый! - сказала она. - Ты спал?
- Нет, Герти, - ответил он. - Я не спал и уже знаю, что пришел доктор; я слышал, как тявкнул Дэш.
Старый пес, лежавший на коврике в прихожей, всегда гавкал один раз, когда приходил врач. Значит, Джон слышал лай, но не слышал этого жуткого крика, который перепугал всех в доме, за исключением Джона и тех, кто был рядом с ним.
Доктор уже поднимался наверх, и Гертруда попросила тетушку выйти с ней. В Западной комнате она рассказала о том, что случилось, тетушка ответила, что в комнате Джона было очень тихо. Он не спал, но некоторое время лежал молча; и никаких необычных звуков они не слышали.
Стали разбираться, выдвигались всевозможные предположения, но все было напрасно, причину установить так и не удалось.
На следующее утро к завтраку пришел доктор, вместе со своим братом, старым священником, который время от времени навещал Джона. В их присутствии позвали экономку и управляющего и расспросили о результатах разыскания, которое они провели согласно указаниям мистера Карнсена. Одно было совершенно ясно: крики звучали в доме, поскольку никто за его пределами их не слышал. Все опрошенные утверждали, что слышали три крика, голос был женским и последний крик словно перешел в предсмертный хрип. Самое странное было то, что крики раздались где-то по близости от Западной комнаты, так что они должны были быть хорошо слышны в комнате Джона, но никто из находившихся там ничего о них не знал.
Слугам строго-настрого запретили распространяться о том, что произошло. Мистер Карнсен выказал такое отвращение к этому предмету, что никто при нем не решался заговорить на эту тему, и детям также было велено молчать. Священник, услышав об этом случае, сказал, что подобным вещам невозможно найти какое-либо естественное объяснение. Нам он говорил, что нельзя ни отрицать того, что мы слышали, ни впадать в какие-нибудь суеверия. И лишь со временем можно будет яснее судить о значении этого предупреждения.
С того дня даже те, кто питал большие надежды, потеряли уверенность, хотя в течение следующей недели здоровье Джона, казалось, продолжало улучшаться.
Но затем ему вновь стало хуже, и через три недели после того, как мы слышали крики, он умер.
Может возникнуть вопрос, предшествовали ли подобные предзнаменования смерти других членов семьи. Через пятнадцать лет младшая сестра Джона, Эмма, находилась при смерти. Посреди ночи, перед самым концом, дежурившие у ее постели услышали надрывный плач и стоны, наполнившие весь дом. Шум стих, когда она испустила последний вздох. Несколько месяцев спустя сестры Эммы, собравшись у смертного одра своей матери, ожидали, что вот-вот они услышат крик, но ничего не произошло. Не было никаких предзнаменовании смерти двух их братьев, скончавшихся в далеких странах, и даже когда отошел сам мистер Карнсен в марте 1860 года, стоя на коленях и молясь у края постели.

Это рассказ о баньшах. Согласно википедии, баньши - фигура ирландского фольклора, женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обречённого на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.

Источник<\/u><\/a>